Перевод рассказа шанхайского писателя Му Шиина‧穆時英 (1912-1940) «Чёрный пион»‧《黑牡丹》.
— Я люблю ту в чёрном, стройную и высокую, — слова вытекли у меня изо рта, а розового цвета коктейль перетёк из соломинки мне в рот, но мой взор тёк в направлении сидевшей передо мной танцовщицы. На её висках было по белой гвоздике, и когда она повернула голову, я увидел вытянутое лицо с высокой переносицей, огромные глаза, изогнутые брови с кончиками, скрытыми под гвоздиками, длинные ресницы, мягкие лоснящиеся губы, в ушах серьги в форме пагоды, свисавшие до плеч — вылитая испанка! Но я люблю вовсе не все эти штучки, я люблю её усталый вид, когда она сидела там, оперевшись на столик, с этими увядшими гвоздиками на висках, потому что и сам я — человек, распластавшийся на поверхности бурного потока жизни, чтобы перевести дух.
Как только заиграла музыка, в каждом углу танцплощадки оказались люди, стремившиеся быстрее других подойти к ней, вдруг сзади меня пролез один мужчина в смокинге, и взяв её за руку, утащил в толпу. Танцуя, она пронеслась у меня перед лицом раз, потом другой… Приникнув лицом к накрахмаленным складкам рубашки, склонив голову, она утомлённо смотрела на других из-под цветков гвоздики. Её миниатюрные бархатные сапожки на высоком каблуке порхали в такт музыке в свете синих огней, будто во сне, похожие на ворон, летящих на небе под радугой. После того, как она, танцуя, пронеслась мимо меня в пятый раз, звуки «Неаполитанских ночей» растворились в белом сиянии ламп. Одним глазом я смотрел, как она садится, тихонько переводя дыхание, а другим глазом наблюдал, как мимо меня проходит этот «смокинг». На шероховатых накрахмаленных складках его рубашки появилось маленькое пятнышко помады, красневшее на груди словно… словно что же?.. Такой вкус можно почувствовать, только когда ешь cream.
Меня наполнила радость, и я произнёс, словно во сне:
— Я люблю ту в чёрном, она — словно пион, расцветший на теле чёрно-бурой лисицы — помесь животного с неодушевлённым предметом!
Она так устала, что возвращаясь после каждого танца, сразу ложится щекой на столик.
Когда соломинка у неё во рту погрузилась другим концом в вино, словно рыболовная леска, я добрался до неё: её голова склонилась перед моей, а лицо приникло к моей рубашке. Помада на её губах проникла сквозь рубашку и отпечаталась у меня прямо на коже — наверное и моё сердце окрасилось красным.
— Ты выглядишь такой усталой, — ласково шепчу я рядом с серьгой в форме пагоды.
Серьга раскачивается… Звон колокольчиков пагоды на ветру. Она поднимает своё лицо к моему, смотрит на меня. Так соблазнителен её усталый взор! SOS! SOS! Через десять секунд я влюблюсь в этот взор.
— Почему ты молчишь?
— Ты выглядишь очень усталой.
— Садись ко мне за столик.
Закончив танцевать тот танец, она взяла сумочку и перебралась ко мне за столик.
— У тебя такой усталый вид!
— Я ещё немного простыла.
— Почему же ты не отдохнёшь дома денёк?
— Когда кружишься в бурном потоке жизни, ты знаешь, только захочешь перевести дух, и уже тонешь глубоко на дне, и не сможешь больше выплыть. Наше поколение — это рабы желудка, рабы телес… мы все расплющены жизнью.
— Вот например я, живу в этой роскоши, если отрешиться от всех этих джазов, фокстротов, коктейлей, мод осеннего сезона, восьмицилиндровых гоночных автомобилей, египетских сигар… Я превращусь в человека без души. А если нырнуть в эту роскошь глубоко-глубоко, вцепиться в жизнь изо всех сил, от этой роскоши, от такой жизни я слишком устала…
— Да, жизнь механически, со всей скоростью несётся вперёд, а мы же в конце концов живые!..
— В конце концов наступит день, когда мы упадём мёртвыми на дороге.
— В конце концов наступит день, когда мы упадём мёртвыми на дороге.
— А ты ведь тоже очень утомлён.
— Как ты разглядела?
— По тому, как ты улыбаешься.
— Нам бы надо найти хорошее место для привала и отдохнуть немного!
— Точнее и не скажешь!
Она вздохнула.
Я курю.
Она тоже курит.
Её подбородок опирается на руку.
Моя спина опирается на спинку стула.
Мы сидели так до глубокой ночи, когда с танцев все стали расходиться, мы вместе с этими веселящимися людьми вышли на улицу, обдуваемую утренним весенним ветром, она не спросила, как меня зовут, и я тоже не спросил её. И всё же я почувствовал, что сила, с которой жизнь давила мне на хребет, значительно уменьшилась, потому что я нашёл ещё одного такого же как я расплющенного жизнью человека.
Спустя месяц, одним субботним утром я выкарабкался из-под красных и синих карандашей, напечатанных на пишущей машинке извещений и стенографии, всё тело было мокрым от жары, и сидя в автобусе и трясясь вместе с ним, я наслаждался видом тянувшейся улицы, одновременно думая: «Сегодня вечером надо бы как-нибудь развлечь себя, правда?» Думая так, я планировал вернуться и принять ванну, поспать до пяти часов, сходить в ресторан съесть обильный ужин, а затем отправиться на танцы посмотреть на тот подобно мне расплющенный жизнью чёрный пион.
Когда я подошёл к двери компаунда, маленький мальчик-швейцар, похожий на оловянного солдатика, распахнул дверь:
— Господин Гу, добрый день!
— Добрый.
Когда я зашёл в лифт, лифтёр, распахнув двери:
— Господин Гу, добрый вечер!
— Добрый.
Выйдя из лифта, я столкнулся с филиппинцем, который ставил музыку на танцах. Он приподнял шляпу:
— Вот и суббота настала!
— Да. Ну и что с того, что суббота? Мне некуда пойти. Расплющенным жизнью людям не кажется, что мир появился только вчера.
Коридорный открыл мне дверь и передал письмо. Я разорвал конверт:
Случилось чудо! Чёрный пион в моём маленьком цветнике вдруг снова расправил увядшие лепестки, и возвышаясь над опорами виноградника, улыбается июньскому ветру. Завтра выходные, приезжай ко мне развлечься на пару деньков. Ночью мы можем уснуть на поляне под открытым небом — ты не знаешь, а ночевать под открытым небом это такой щекочущий нервы Sport. Приезжай скорее!
——Шэн-у, пятница, утро
Спать расхотелось, я помылся, надел белые брюки для гольфа, шлем, и прямо без куртки сел в машину и поехал в предместье, где находился загородный дом Шэн-у. Закрыв глаза, я закурил лёгкую сигарету, думая о его домике из белого камня, цветнике в одну грядку, фиалках перед террасой, похожих на жемчужное ожерелье, фруктовом аромате в винограднике.
Шэн-у чем-то похож на отшельника, после того как в двадцать пять лет он закончил университет, он сразу поселился здесь вместе со своим немаленьким наследством. Каждый день он выпивал чашку кофе, выкуривал две сигареты, садился на террасе и предавался чтению книг, всяких антологий, а на рассвете, в одиночестве слушал беспроводное радио, забыв о внешнем мире и будучи забытым им, такой изящный, как книга, написанная на пергаменте, джентльмен. Я ему по-хорошему очень завидовал. Каждый раз, потратив весь выходной в его загородном доме, я думал, что спешащие угнаться за бешеной скоростью жизни люди поистине несчастны. Но когда наступала пятница, белая маленькая комнатка снова улыбаясь, манила меня к себе.
Когда я открыл глаза, мы уже ехали по широкой пригородной асфальтовой дороге. Моё настроение, будто облачившись в лёгкий летний костюм, стало умиротворённым. Поля были исполнены ароматов перезревших фруктов, поджаренной на солнце пшеницы, и лёгкий ветер с оттенком нашатырного запаха прогнал жизненные заботы, давившие мне на спину. Под большими деревьями у тамошнего кладбища, в тени лежал крестьянин, куривший папиросу. Песни цикад на деревьях и солнечный свет заполняли пространство пригорода, прямо как на сельских пейзажах Милле.
Машина остановилась перед небольшой дорожкой, покрытой песком. Я сошёл с тропинки, повернул у большого кипариса, и увидел низкий деревянный забор, поляну, целиком усеянную тюльпанами, а сидевший на террасе Шэн-у, только заслышав, как шотландская овчарка, забравшись на забор, залаяла и спрыгнула, подбежал ко мне.
Он крепко пожал мне руку:
— Гу, дружище, как дела?
— Ты звал меня посмотреть на твой чёрный пион?
Его глаза вдруг озарились светом:
— Чёрный пион? Чёрный пион ожил!
— Что ты несёшь! Неужто начитался Ляо Чжая и теперь грезишь наяву?
— Правда! Попозже я тебе всё подробно расскажу, эта история правда прямо как у Ляо Чжая! Три дня назад я опроверг все положения науки!
Мы зашли за низенькую деревянную ограду и маленькая белая комнатка сказала мне:
— Гу, старина, вот ты и снова приехал! — когда комнатка открыла свой рот, оттуда вышла девушка в чёрном ципао. Она держала в руках лейку, и её лицо казалось странно знакомым, будто где-то я её уже видел.
— Смотри, она и есть чёрный пион! Я же позвал тебя посмотреть на пиона-оборотня! Не на цветы же! — тем временем он прокричал:
— Сяочжу! Господин Гу приехал! — и толкая меня вперёд, подбежал к этой девушке.
Вытянутое лицо как у испанки, две гвоздики на висках, огромные глаза, изогнутые брови с кончиками, скрытыми под гвоздиками, длинные ресницы, в ушах серьги в форме пагоды, свисавшие до плеч, мягкие лоснящиеся губы…
(Помада на её губах проникла сквозь рубашку и отпечаталась у меня прямо на коже — наверное и моё сердце окрасилось красным)
— О! — я вспомнил усталую танцовщицу, с которой встретился тогда, месяц назад.
Она прижала палец к губам.
Я понял и незаметно покивал.
— Господин Гу, пожалуйста, проходите. Я схожу полью цветы и сразу вернусь.
Я зашёл внутрь, сел в тени бамбуковой шторки, и стал пить пиво с переливающейся через край пеной:
— Шэн-у, и как это ты надумал жениться?
— Откуда ты взял про женитьбу? Случилось такое чудо!
— Хватит шутки шутить…
— Что по-твоему шутки? Что на самом деле она — пион-оборотень? Но я не могу прямо сейчас рассказать, она вот-вот может войти. Она ведь вроде только что приложила палец ко рту? Она не хочет, чтобы я рассказывал посторонним, я тебе лучше сегодня вечером расскажу.
Наевшись, наговорившись и нашутившись досыта, вечером в тот день, под звёздным небом мы поставили палатку из тюлевой ткани и улеглись на брезентовых подстилках, и я сразу спросил у него:
— Так что же в конце концов такое случилось?
— Я как раз хочу тебе рассказать, три дня назад, я тоже ночевал здесь под открытым небом. В тот вечер ветра не было ни дуновенья, только комариный писк словно обдувал палатку со всех сторон. Я лежал на подстилке голышом, обливаясь потом, а надо мной — такое огромное и тихое звёздное небо. Полежал немного, на душе стало спокойно, и я начал напевать про себя «Сон в летнюю ночь», тот бодрый дуэт, и в то же время представлять себе, как тюльпаны, окружая этот чёрный пион, танцуют средневековый танец. И вдруг я слышу звук шагов, цок, цок по песчаной дорожке, такой лёгкий-лёгкий, будто поверх моих грёз. Я выпрямился, и звук сразу исчез. Я стал сомневаться, а не приснилось ли мне. Но, будто мелкий дождик пошёл — цок! Цок! — снова этот звук шагов! На этот раз я расслышал, что это шаги девушки на высоком каблуке. Призрак! Я открыл глаза и вижу только, как рядом с дверью ограды стоит кто-то в чёрном, в полной темноте. Правда что ли призраки существуют? И только я протянул руку взять фонарик, вдруг слышу — Боб, моя овчарка, подскочил — и прямо через забор, и вслед за этим раздался до смерти страшный вопль — девушка кричала изо всех сил. Человек в чёрном бросился бежать, а Боб — прямо за ним. Я вскочил, взял фонарик, выбежал наружу, Боб уже бросился на него и повалил на землю, не издав ни звука. В тот момент я по настоящему испугался — не завали его насмерть, это ж серьёзно! Бегу изо всех сил, ору на Боба, подбежал, осветил фонариком — и растерялся не на шутку. Думаешь, и кто там лежал на земле? Девушка в разорванной в нескольких местах одежде, в темноте, будто мраморная, глаза закрыты, на веках — тени от длинных ресниц, волосы спутались на земле, на висках ещё две гвоздики, лицо, тело — всё в крови, одной рукой держится за грудь, а из-под руки хлещет кровь — очень миленькая девушка! Боб всё ещё держал её, подвывая, потом бросился ко мне, виляя хвостом, я прогнал его, и когда я взял её в обнимку, она вдруг открыла глаза, и прерывисто дыша, сказала:
— Быстрее занеси меня внутрь! — с таким жалобным видом!
— И кем же она оказалась в конце концов?
— Не торопись, слушай, я всё расскажу. — Я занёс её внутрь, я дал попить, и спрашиваю:
— Ты кто? Что с тобой случилось?
Она не ответила, только спросила меня, где ванная. Я сказал ей, наверху, и она сразу пошла туда. Прошло больше часа, прежде чем она спустилась. Во рту — сигарета, надела мою пижаму. Помытая от кровавых следов, с гвоздиками на растрёпанных висках, и с улыбкой в уголках рта, это девчушка просто прельстила меня с одного взгляда. Она подошла ко мне, выдохнула дым, и спросила:
— Зачем ты держишь такую свирепую овчарку?
— Кто ты, в конце концов? Если не объяснишь, я не смогу оставить тебя жить здесь.
— Если бы ты не прогнал её, я и впрямь начала бы бояться, что попала в какие-то африканские джунгли, и что сейчас меня сожрёт собака… — так она очертила мой вопрос со всех сторон прямоугольником.
— Да кто ты, в конце концов? — я вынудил её начертить касательную.
— Смотри, здесь она тоже расцарапала! — она внезапно скинула пижаму, и показала мне разорванный лифчик и глубокую царапину прямо на груди. Звёзды вдруг одна за другой посыпались с неба, и у меня перед глазами засверкали хвосты комет. Мне показалось, что я стою прямо на линии экватора.
— Принеси мне бинт!
Вместо бинта я предоставил ей свой рот. Так она стала моей женой.
— Так а откуда ты знаешь, что она — пион-оборотень?
— На следующий день она сказала мне, каждый день как встанет, она сразу идёт и поливает тот чёрный пион.
Я чуть не рассмеялся, но внезапно вспомнив, как утром она приложила палец к губам, сдержал смех. Когда я проснулся утром, рядом со мной была пустая брезентовая подстилка, и солнце, проникавшее сквозь виноградные грозди, освещало моё мокрое от пота тело. Я поднял голову. Но увидел только лишь Чёрный Пион, сидящей на террасе и курящей, на лице у неё уже не было видно усталости и расплющенности жизнью. Под лучами утреннего солнца она выглядела в точности как описал Шэн-у в письме: возвышаясь над опорами виноградника, улыбалась июньскому ветру. От новой беззаботной жизни её лицо стало гораздо полнее, чем было месяц назад.
Думая об этом, я перевернулся и неожиданно свалился с подстилки. Когда я залез обратно, она уже стояла рядом:
— Как спалось этой ночью?
— Вчера Шэн-у рассказал мне историю про пиона-оборотня.
— Правда? — она засмеялась, и взяв меня за руку, утянула за собой внутрь дома.
— Быть пионом-оборотнем намного приятнее, чем человеком.
— А где Шэн-у?
— Он каждое утро выходит прогуляться, давай позавтракаем, не будем его ждать.
Я поднялся наверх помыться и переодеться, и когда спустился обратно, на террасе уже стоял маленький квадратный столик, на нём было две тарелки с яичницей, три тоста, кофейник, а с другой стороны за ним сидела Чёрный Пион. Она сидела, отделённая от меня кофейником, и откусив своими мягкими лоснящимися губами коричневый тост, стала говорить голубенькие весёлые слова:
— В тот вечер один мужчина с танцев заставил меня поехать с ним отдыхать в Рио-Риту, изо всех сил поил меня коктейлями, распевал шлягеры и танцевал танцы, заставляя дирижёра играть мои любимые мелодии, но он был уже не молод и так отвратителен, он обращался со мной как с куклой. Когда он провожал меня домой, он специально свернул на Чжуншань-лу, а на Коламбия-лу неожиданно остановил машину. Я как увидела огонь у него в глазах, так сразу всё поняла. Тогда я открыла дверь и выпрыгнула из машины, он схватил меня за рукав, и тот оторвался. Я побежала и выбежала в поле, пока я продиралась через заросли кустарника и высокую траву, одежда вся порвалась, кожа оцарапалась, а кричать я не рискнула, потому что боялась, что он погонится за мной. Когда у меня уже не осталось сил бежать, я оказалась здесь, на этой дорожке, посыпанной песком…
— А потом ты и встретилась с Шэн-у?
Верно!
— А как же ты стала пионом-оборотнем?
— Я влюбилась в эту комнатку, в эту местность, в эту тишину, да и Шэн-у — джентльмен, чем-то похожий на отшельника, а я так устала, и когда Шэн-у спросил меня кто я, я и сказала — пион-оборотень, а он поверил. Если б я сказала ему, что я девочка с танцев, он бы не поверил, и тоже бы стал обращаться со мной как с куклой. Я ни о чём его не спрашивала, мне просто хотелось отдохнуть, я ведь приехала сюда отдыхать. Я за эти три дня стала в полтора раза толще! — она светло рассмеялась.
У меня неожиданно проснулся чрезмерно хороший аппетит, и вся яичница и тосты осели у меня в пузе. Мне показалось, что сила, с которой её прежде давила жизнь, переместилась на мой хребет, и в мире стало одним расплющенным жизнью человеком меньше.
Вечером, когда я собирался уезжать, она сказала мне:
— Приезжай сюда на все выходные каждую неделю! Я на постоянно приготовлю для тебя здесь удобную кровать, обильный завтрак, полную весельем и шутками террасу, и приветливое сердце!
(Помада на её губах проникла сквозь рубашку и отпечаталась у меня прямо на коже — наверное и моё сердце окрасилось красным)
Счастливый человек!
Жизненные мелочи стали похожи на муравьёв.
Муравьи выстроились один за другим, похожие на цифры 3.
Вот они!
Вот они!
333333333333…
Они залезали на меня со всех сторон, и было невозможно ни прогнать их, ни убежать от них.
Расплющили! На самом деле расплющили!
Я отправился обратно в эту жизнь, а маленькую комнатку, цветник, похожие на жемчужное ожерелье фиалки перед террасой, фруктовый аромат в винограднике…
Оставил позади.
Но ведь и правда, в конце концов наступит день, когда я упаду мёртвым на дороге.
7 февраля 1933 года