Перевод статьи английского тибетолога Сэма ван Скайка “Tibetan Buddhism, the international religion”
В наши дни легко представить тибетский буддизм интернациональной религией. Обычно считается, что такое положение возникло со второй половины XX века, когда столько лам покинуло страну. До этого времени тибетская культура часто представляется как заключённая в твердыне тибетских гор и развивавшаяся особым путём в великолепной изоляции от остального мира.
Но если вы хотя бы чуть-чуть знаете историю, вы заметите в такой картине несоответствия. Тибетский буддизм был весьма популярен при дворе монголов и маньчжуров, на несколько веков став выборов правящей элиты Китая. И религия простых монголов тоже на самом деле тибетская — результат великих миссионерских усилий части тибетских лам.
А теперь ещё и Дуньхуанские манускрипты. Дуньхуан, конечно, был расположен на северо-восточной окраине тогдашней тибетской ойкумены, и тибетская культура сохранялась там в течение очень длительного времени. Но в то время как в соседних Цонке и Лянчжоу жило очень много тибетцев, население Дуньхуана всегда оставалось преимущественно китайским.
Поэтому возникают вопросы — кто на самом деле писал тибетские манускрипты, найденные в Дуньхуане? Кто практиковал там тибетский буддизм? Простых ответов не существует, но я думаю, мы можем сказать, что чаще всего это были не тибетцы.
***
Давайте посмотрим на какой-нибудь пример. «Вопросы и ответы по практике Ваджрасаттвы» — это один из великих трактатов по тантре из раннего периода тибетского буддизма, написанный Ньен Палъянгом, важным исследователем тибетской тантры девятого века. Все вопросы относятся к тантрической практике уровня Махайоги (а также проливают свет на ранний дзогчен). Трактат сохранился и в тибетском каноне, и в нескольких рукописях из Дуньхуана, в одной из которых присутствует имя писца, которое выглядит вот так:
Хотя оно написано по-тибетски, это определённо китайское имя. Первая часть — это титул, а не личное имя: ཕུ་ཤི་, что почти наверняка означает 副使, официальный титул (встречавшийся повсеместно в Дуньхуане X века) третьего по величине человека в китайском правительстве того времени. То есть, этот тибетский трактат по практике медитации Махайоги был скопирован на (кстати, довольно хорошего качества) свиток китайским чиновником из Дуньхуана.
Другие манускрипты написаны хотанцами, уйгурскими тюрками, и иногда даже тибетцами. Совершенно ясно, что тибетский буддизм в это время был по-настоящему интернациональной религией — культурной точкой соприкосновения огромного числа людей, принадлежавших к разным народам.
Как так получилось? Дело в том, что когда тибетцы заняли Дуньхуан (и другие области, в которых проживали нетибетцы), они заставили местное население учить тибетский. Официальная переписка и юридическая документация должна была вестись на тибетском, и сутры, которые выпускались в большом количестве на средства царя Ралпачена, в основном изготавливались местным китайским населением. После того, как тибетцев прогнали, местное население продолжило пользоваться тибетским для написания договоров и писем. Тибетский стал лингва-франка для всей центральной Азии — один из тибетских манускриптов, к примеру, это письмо правителя Дуньхуана (китайца) королю Хотана (хотанцу).
И всё это местное население, подобно нашему китайскому чиновнику, находило свой второй язык, тибетский, кроме того, идеальным языком для изучения новейших достижений в тантрической практике (которые были малодоступны в китайских переводах).
***
Почему это важно? Представьте себе, что когда предводитель монголов хан Годан встретился с Сакья Пандитой, чтобы обсудить статус Тибета по отношению к Монгольской империи, они встретились в Лянчжоу — в нескольких днях езды от Дуньхуана. Монголы переняли у тангутов практику назначения тибетских монахов императорскими наставниками, а тангуты просто формализовали уже существовавшие властные отношения между тибетскими буддистами и мелкими китайскими правителями в Дуньхуане и сопредельных областях. Позвольте мне процитировать Кристофера Беквифа, который говорит об этом гораздо лучше:
Государства-наследники тибетцев в Лянчжоу и сопредельных областях поддерживали буддистов. Когда тангуты наконец заняли этот регион, они просто продолжили поддерживать существовавшую долгое время организованную буддийскую религию. Более того, тибетские монахи довольно активно действовали при Сунском дворе в Китае, где они помогли перевести несколько важных буддийских текстов на китайский. Когда монголы наконец вытеснили тангутов, они не стали тревожить сложившуюся буддийскую организацию; напротив, они оказывали ей такую же поддержку, как и их предшественники.
А модель отношений тантрический наставник-ученик, в форму которой монголы и тибетцы облекали свои политические отношения сыграла огромную роль в последующей тибетской истории. Но чем проводить сомнительные причинные связи между интересом местного китайского чиновника к тантрическому буддизму и китайско-тибетскими политическими отношениями, я просто выражу надежду, что свиток 副使 (и другие подобные ему) дадут нам возможность заглянуть в давно забытые жизни обычных (или похожих на обычных) людей посреди грандиозных исторических процессов. Как писал Лёв Толстой в «Войне и мире»:
Движение народов производят не власть, не умственная деятельность, даже не соединение того и другого, как то думали историки, но деятельность всех людей, принимающих участие в событии…