Недавно я прочитал интересную и хорошую книгу Александра Прасола «Япония. Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере».
Жанр этого произведения — наблюдения о жизни в другой стране, где автор прожил уже больше 20 лет. Как признаёт и сам автор, подобный жанр неизбежно предполагает субъективность. Это главный недостаток и этой книги. Автор долго варился внутри японской среды и полностью пропитался ею. И хотя он говорит, что японизм‧日本人論 — попытки объяснять любые японские явления японской исключительностью — уже стал моветоном и в самой Японии, чувствуется, что ему зачастую просто не с чем сравнить. И в то же время автору не удалось преодолеть европоцентризм. Особенно это видно в утверждении, что японцы не достигли вершин абстрактной философии. Совершенно понятно, что здесь говорит в первую очередь советская закалка автора, некритично ставящего абстрактную философию на некую вершину. Меж тем, подобная оценка легко инвертируется, если мы наоборот заявим ценность практичности по сравнению с бесцельным умствованием, поэтому лучше вообще избавиться от подобных шкал.
Из-за такой ограниченности некреативность японцев, сочетающаяся с удивительной смекалкой в бытовых мелочах, автору видится особенностью исключительно японцев, которую он пытается объяснить уникальным историческим путём Японии, которая всё время только заимствовала у других культур — сначала у китайской, потом у европейской и американской. Если бы только автор мог волшебным образом перенестись из Японии 2008 года, когда была написана книга, в Китай 2018! Мне отсюда видится, что большинство рассматриваемых особенностей легко объясняется приверженностью к конфуцианству. А уж сетование на малое число нобелевских лауреатов сейчас звучит как кокетство или нытьё. Китай уже стал второй экономикой мира, но с огромным трудом произвёл своего единственного нобелевского лауреата — в двадцать раз меньше, чем Япония! Пора делать выводы о том, что синто очень хорошо сказывается на креативности!
Хоть я и не так хорошо знаю японцев, как автор, я бы выделил только две характерные японские черты, которые отличают их и от европейцев, и от китайцев — это искренность и алгоритмический перфекционизм. Если продолжить метафору Н.С. Спешнева, который говорил, что китайцы — нация интровертов, я бы сказал, что японцы — это нация с лёгкой степенью синдрома Аспергера.
Некоторые объяснения автора совсем уж карикатурны — например, он говорит, что японская вежливость в обслуживании клиентов уходит корнями в средневековую Японию, где самурай мог моментально разрубить пополам любого невежливого простолюдина. Да, это очень яркий образ, но ведь современные японцы, независимо от происхождения, моментально вживаются в образ как простолюдина, так и самурая. Например, общеизвестно, что во время Второй Мировой Войны, когда была из-за дефицита введена система талонов, продавцы резко сменили грамматические формы и стали общаться с покупателем в фамильярном стиле. Я думаю, эта особенность тоже прекрасно объясняется сочетанием конфуцианства, в котором каждый прекрасно чувствует своё положение в иерархии, всё с тем же алгоритмическим перфекционизмом.
Но всё равно книга замечательная — потому, что она — про настоящую Японию, причём автор пишет обо всём без прикрас. И ему удалось ответить на вопрос, над которым я очень долго размышлял.
Я очень люблю японскую традиционную систему ценностей — внешнюю скромность и внутреннее богатство, вежливость к чужим и искренность со своими, но я не мог понять, что может заставлять человека подчинять свои интересы интересам группы. А здесь автор пишет, что отношения в любой японской группе — в семье, в компании и так далее — так устроены, что в обмен на заботу об интересах группы каждому члену группы даётся мощнейшая психологическая поддержка. Уважение к старшим и забота о младших выстраивают действительно гармоничную систему.
Конечно, я сразу же задумался — а что делать, если группа стала не в состоянии защитить? Прямого ответа в книге нет, но он становится понятен из истинно японской недосказанности, когда читаешь о средневековых обычаях самоубийств целыми семьями и деревнями. Хотя принадлежность среднестатистического японца к сразу нескольким группам делает финальную картину чуть менее мрачной.
Поэтому, несмотря на колодезную лягушачесть автора, книга позволяет прикоснуться к красоте настоящей Японии и глубже понять японцев.